-

ЛОГОФЕТ Д. Н.

«ЧЕРЕЗ БУХАРУ»

ПУТЕВЫЕ ОЧЕРКИ ПО СРЕДНЕЙ АЗИИ.

ГЛАВА IX. ¹

От Гиссара до Курган-Тюбе.

К Северу от Гиссара лежит Каратаг, являющийся летней резиденцией Куш-Беги. Находясь на высоте 4-5 т. футов у подножья Гиссарского хребта, он красиво темнеет своею мощною зеленью, давая прохладу в самые знойные дни. За Каратагом идёт перевал Мачта, через который лишь летом есть сообщение с Самаркандской областью по узкой вьючной тропе. Зимою же весь перевал занесен снегом и совершенно недоступен. Остроконечные пики снеговых гор Гиссарского хребта видны издалека, белея сквозь туманную мглу.

— Вот здесь есть гора, которую называют Фан-Тау, интересно, что над ней, говорят, иногда появляются клубы дыма, из чего можно предполагать, что она представляет собою вулкан, вероятно не вполне ещё потухший. Среди туземцев, по отношению этой горы, ходит очень много баснословных рассказов, я же, побывав в той стороне в прошлом году, вынес убеждение, что здесь есть богатое место рождения нефти. Мои предположения подтверждены также и одним из инженеров, посетившим Гиссарский край. Около Сарвады, к Востоку есть каменный уголь, [244] по-видимому, в огромном количестве. Верхний пласт, разумеется, невысокого качества и с большой примесью серы, но дальше, как видно по обвалам, лежит хороший уголь. Также невдалеке встречается в большом количестве медь.

— И никто не разрабатывает? — удивился я.

— Где там и кому заниматься разработкой! Бухарцы с медью обращаться не умеют. В угле же надобности не встречают, обходясь дровами в своем немудром хозяйстве.

Постепенно спускаясь с гор, мы достигли до низменности по берегам Кафернигана, переправившись через который в брод, снова втянулись в горное извилистое ущелье, по которому пролегала дорога на Курган-Тюбе. Яркий блеск месяца серебрил все окрестности, оставляя в тени лишь склоны гор и ущелья, казавшиеся еще мрачнее.

— Вот здесь, тюра, место, где лежит македони, указал новый проводник, куда-то вниз, где едва можно было различить дно широкой долины, постепенно расширявшейся к северу.

— Старые люди говорят, что после страшной битвы здесь осталось много воинов Искандера. И тени их порою появляются на вершинах гор, пугая проезжих путников. Все очень боятся проезжать по этому месту, но я не боюсь потому, что знаю такую молитву, которую нужно прочитать.

— Вот здесь, около этой скалы, пусть тюры подождут, а я скажу слово, чтобы путь наш был безопасен...

Соскочив с коня, узбек взошел на небольшой выступ скалы, выдававшейся над долиною и, подняв руки кверху, громким голосом стал делать заклинания:

«Солнце мёртвых! Ты, которое освещаешь путь и добрых и злых. Будь благосклонно к моему молению... Пусть твои серебряные лучи ласкают сон храбрых Македони. Пусть будет крепок их сон, и стук копыт наших коней не потревожить их покоя. Великий Халрет-Искандер, прикажи своим воинам дать нам дорогу. О Хазрет!! О Алла!. О солнце мертвых!»

Своеобразная обстановка и это странное моленье невольно поселяли в душе какое то особенное чувство. Нам было жутко, п казалось, что в этой тишине ночи слышится чье то присутствие.

— Однако, надо ехать, с сердитой ноткой в голосе не выдержал N, нарушая тишину.

— Странное заклинание и странные поверья... Вероятно, они пережили тысячелетия, дойдя до нашего времени. Во всяком [245] случае предание интересное. Надо думать, что здесь погиб какой-нибудь из отрядов Александра, во время его похода из Термеза на Самарканд. Как жаль, что вообще походы его в Средней Азии сравнительно почти не исследованы... Проехав горами еще часа три, мы выбрали ровную площадку на перевале в стороне тропы, где и стали на ночлег. Лунный диск уже скрылся за горизонтом, и яркие огромные звезды, выделяясь на небосклоне мерцающим сватом, освещали окрестности. Глаз различал небольшое пространство, дальше вся долина тонула во мраке.

— Обратите внимание, как чист и прозрачен воздух в горах, нигде в России нельзя видеть таких ярких звезд, как здесь, нарушил молчание N. полулежа на ковре и всматриваясь в небесный свод.

— Лишь здесь можно понять тот культ поклонения небесным светилам, который существовал в древности на Востоке, хотя и теперь в глухих уголках азиатских пустынь кочующие номады с тем же благоговением смотрят на них, как и прежде. Ясность и прозрачность воздуха была, пожалуй, главной причиной, вследствие которой астрономия получила на Востоке еще в глубокой древности такое широкое развитие. Не даром евангелист в своем повествовании о рождении Спасителя занес на страницы имена волхвов, наблюдавших ту звезду, появление которой ими было точно вычислено.

— Я пожалуй не соглашусь с Вами, вероятно, это была какая-нибудь случайность...

— Ну нет, в этом Вы ошибаетесь. Астрономия и астрология были науками известными в Китае, например, 6-7 тысяч лет тому назад. Далее лунный год был вычислен на востоке же. А Улуговы таблицы и до сих пор являются во многих астрономических работах краеугольным камнем. Точность древних вычислений было положительно изумительна. Возьмите хотя бы египетские пирамиды. Каждая сторона их поставлена строго в соответствии со странами света. А спустившись внутрь пирамиды и став на середине прохода в известный час ночи, можно видеть в центре рамки входа полярную звезду. Отрицать нельзя, познания были громадны. И к несчастью многие из них хорошо и крепко забыты. Варварское отношение к научным трудам и пожар Александрийской библиотеки уничтожили всю сумму человеческих познаний, накопленных в течении десятка тысячелетий, потом многое пришлось изучать опять с начала. [246] Следы высокой культурной жизни разбросаны и здесь везде, где видны развалины городов.

Я сильно утомился и уже едва слушал, что продолжал развивать N, попав на свой любимый конек. Красноватый отблеск костра бросал прихотливые тени на окрестности. Полная тишина царствовала вокруг, и лишь, откуда то издалека доносился слабый вой шакалов. Лошади, стоя на приколах, опустив головы ели корм, брошенный им тут же на землю. Наши конвойные расположились немного в стороне и, выпивая бесчисленное число чашек чая, вели какие то бесконечные разговоры. Приятная прохлада после дневного зноя навевала крепкий сон, в который скоро погрузился весь наш лагерь.

Насколько приятен был сон, настолько огорчило нас пробуждение. Розовая полоска зари едва окрасила горизонт, утренняя свежесть побуждала завернуться получше в бурку. Но N уже встал, и его сердитые окрики отогнали сон.

— В чем дело Павел Иванович?

— Нечего сказать, хороший сюрприз устроили — нет сапогов, вот в чем дело...

— Как нет? Батюшки, да и моих ведь тоже нет.

— Конвойные как-то конфузливо топтались около лошадей. — Все были без сапог.

— Что же это значить? где же сапоги?

— Так, что позвольте доложить, надо думать чекалки сволокли, угрюмо ответил один из казаков.

— Какие чекалки?

— Известно какие; крепко позаснули мы, а зверь больно хитрый; да и плутоватый, ну и спер сапоги то у всех.

— Предположительно сожрали их за ночь, потому невдалеке Моисеев нашел пару подметок изгрызенных.

— Сюрприз был неприятный, запасных сапог не было, и волей неволей приходилось ехать босиком в одних носках.

— Ничего Тюра. Курган-Тюбе новые ичиги купим, утешал нас проводник. — Шекалка очень голодный и поэтому взял сапоги кушать...

Спустившись с гор, мы втянулись в ущелье, по дну которого, журча, извивался небольшой ручей пресной воды. Раза два по дороге встречались кишлаки горных таджиков, словно гнезда ласточек, прилепившиеся к горам. Испуганная невиданными людьми, быстро попряталась за стенами целая куча детей, [247] игравших около ручья. Любопытные живые глазки, выглядывая из за закрытия, с тревожным недоумением провожали наш караван. Будто дикие зверьки тихо без крика сползли они вниз собирать после нашего проезда десяток конфет, брошенных мною. Несколько женских фигур мелькнуло среди сакли, еще пугливее прячась от взора чужих людей. Правильные черты лиц, темные красивые глаза и стройные высокие фигуры этих женщин невольно поражало своей художественной законченностью.

— Какой красивый тип? Не правда-ли?

— Да это верно, жаль нельзя рассмотреть подольше, согласился я. Таджики чистые арийцы. Говорят на древнем фарсийском (персидском) языке. Тадж (корона). Таджик — коронованный, благородный. Очевидно, это название было присвоено аборигенами страны. Сохранив в полной чистоте свой тип и язык, они живут почти исключительно в труднодоступных горных местах Восточной Бухары, занимаясь земледелием. Лишь редкие из них уходят со своих насиженных мест в долины и города. Историки считают их остатками армий персидских царей, завоевавших в древности Траксоксанию. В этнографическом отношении народности Восточной Бухары представляют собою много интересного для исследователя, так как здесь встречаются остатки древних македонцев, славян и галлов, поселившихся в свое время в Рущане, Вахане и Шугнане — местах и по настоящее время почти неизвестных европейцам.

Аулы Даганы и Киик, расположенные в высоких горных долинах и населенные киргизским родом Локай, благодаря обилию трав на горах, занимаются коневодством, имея огромные табуны, так называемых локайских лошадей, представляющих из себя незначительную разновидность киргизской породы. Несколько глинобитных сакл, два, три загона для скота и огромное число войлочных белых юрт, занимали значительную долину, поражая своею разбросанностью.

— Локаи никогда иначе не живут. Много лошадей, много места нужно. Только больно не хороший народ; все лошадей воруют внизу у наших людей, сделал свое заключение Мирахур, недружелюбно косясь на аулы.

Мы сделали привал в Киике, у киргизского Иль-Беги (начальник племени), Несколько круглолицых, краснощеких, скуластых киргизок вертелись около и в противоположность [248] пугливым женщинам таджиков не только пересмеивались с нашими казаками, но с большим кокетством принимали щипки и солидные толчки под бок любезных кавалеров.

— Хорошие бабы, одобрил Моисеев, только что получившие основательный удар по затылку от одной из степных дам.

— Это верно, у них здесь баба в цене. Тысячи за нее платят.

Иль-Беги, которому я передал слова казаков, ухмыльнулся в бороду и одобрительно причмокнул.

— Правда тюра, у нас марджа (женщина) дорого стоит.— Когда кто хочет жениться, тот платит за нее калым, иногда 5-6 тысяч тенег, а коли богатого и знатного рода то и до 10 тысяч и кроме всего этого еще надо дать от 2 до 7 верблюдов, еще баранов и лошадей на придачу. Каждая семья дорожит девушкой, так как знает, что с ее помощью она поправить все свое хозяйство. Одно только плохо, — наша девка вольная, часто возьмет, да сбежит с молодцом, который ей понравится. А тогда уж калыма не получишь. Ускачет себе на быстрых конях и ищи ветра в поле. Наши всегда своих же в жены берут, не то что узбеки — у тех все равно. Они на таджичках женятся; там калым дешевый — одна корова ценою в 100-тенег (15 руб.) и жена есть.

Напившись айрана ², освежившего нас, мы стали спускаться с гор. Вдали мелькнул огромным серпом быстрый Вахш. Приречные тугаи окружали реку рамкой зелени. Внизу было видно какое то озеро.

— Это Кара-Куль — скоро и переправа будет, — нарушил продолжительное молчание Иль Беги, сопровождавшей нас до Кургана-Тюбе. Дальше на той стороне озеро Джели-Куль есть. Только заклятия эти озера. Нельзя в них ни рыбу ловить, ни птиц стрелять. А кто все таки захочет, не обращая внимания на заклятие наловить рыбы, которой множество, непременно вскоре за тем умрет или ослепнет. Святой человек здесь жил и приказал никому в озере рыбу не трогать. Хорошо, что еще засветло через Вахш можно переправиться. Теперь воды много и очень нехорошо через воду ехать. Надо нам торопиться.

Долго мы ехали равниной, пока не добрались до берегов реки. Огромные трудно проходимые заросли камыша и тугаев казались целыми лесами; узкая тропинка пролегала среди них, [249] обходя топи. Несколько незначительной ширины протоков довольно многоводных служили как бы пробами для переправы. N уже начал сильно беспокоиться, недовольно ворча на бухарское правительство, не построившее до сих пор моста на такой изменчивой и быстрой реке как Вахш.

— Ничего, Павел Иванович, переправимся; кстати без сапог и плыть лучше попробовал я пошутить, но тут же прикусил язык, увидав бурные будто свинцовые волны реки, с глухим ревом перекатывавшейся через гряды камней. Водяная равнина казалась огромной ширины. Вода к вечеру видимо прибыла, и переправа представляла собою значительную опасность.

Беря свое начала на Памирах и прорезывая Алайскую долину, Вахш несет в своих водах огромное количество земли песку и камней. Целая система маленьких ручейков и горных речек впадает в эту огромную реку, протекающую на расстоянии 500 слишком верст и до сих пор почти неисследованную по всему своему течению. Разрезая целый ряд каменных массивов гор и имея огромное падение, Вахш отличается страшной быстриной, неся массы воды с ледников Памиров. Река Вахш известна с глубокой древности, получив свое название от имени Ваха, так назывался дух покровитель вод в религии Ведь. — Многоводность и бурное течение воды, вместе с большим количеством ежегодно погибавших людей при переправах, окружили эту реку особым ореолом, и впечатлительность вместе с воображением создали представление, что в ее водах обитает Великий Вах — Покровитель всех речных вод. Некоторые же ученые производят название Вахш от слова Окс, так называлось Амударья в древности. Представляя собою одну из главных водных артерий Бухары, Вахш даёт жизнь целому ряду значительных городов и бесчисленному множеству мелких кишлаков и аулов.

В силу своей многоводности он судоходен в своей нижней части до города Курган-Тюбе, выше же к городам Бальджуану и Гарму судоходство по нему совершенно невозможно, вследствие того, что, рассекая массивы гор, он во многих местах преграждается на своем течении порогами и камнями, где вода достигает страшной головокружительной быстроты, и, кроме того, по течению Вахша находится много водоворотов, значительно увеличивающихся с прибылью воды во время таяния горных снегов. Зимою же вода сбывает, и река, как будто успокоившись, на [250] время отдыхает. Протекая при впадении в Амударью по широкой низменной равнине, находящейся между отрогами хребта Кой-Тау и рекою Диянджем, Вахш своими водами оросил ее почти всю, что и давало особенно удобные места для поселений, вследствие чего в древности вся эта долина, носившая название страны Хотел, принадлежала к числу особенно заселенной части Средней Азии, где различные народности, проходившие и жившие в ней, осели гораздо раньше, чем в других местах. Огромные ирригационные сооружения с целою массою водопроводов, водохранилищ, акведуков и арыков, построенных из камня и жженого кирпича, подтверждают высокий культурный уровень народностей, населявших Хотел, а обширные развалины городов Хотел, Ляхман и Сарматай указывают на значительное развитие торговли и государственности в этой стране, древность которой восходит до Ассиро-Вавилонской эпохи, со времени которой, в течении почти трех тысячелетий, одна народность сменяла другую и на развалинах прежней жизни устраивала свою благодаря чему при производстве раскопок, оказывается, что верхние развалины городов стоят на развалинах зданий, лежащих под грудами земли и мусора, в свою очередь, попирая ряд древних фундаментов, находящихся еще глубже. Человечество всегда имело свои излюбленные места в каждой стране, на которых все время оседало, возобновляя остатки прежней жизни народностей, покинувших эти места для того, чтобы сведения, которые остались о судьбах стран, лежавших по Пянджу и Вахшу, не дают никакой возможности нарисовать картину государственной их жизни. И лишь с переводом на европейские языки китайских и тибетских рукописей можно предполагать, что будут, наконец, освещены истории народов живших в этих местах и имевших сношения с Китаем и Тибетом в очень отдаленное время.

Густая поросль тугаев окончилась, и мы выехали, наконец, на берег. Вахш сердито шумел у наших ног. Темно свинцовый оттенок воды, с быстро плывущими клочьями грязной пены, грохот воды среди камней и значительная ширина реки, поселяла в нас невольное беспокойство.

— Я никак не думал, что переправа здесь так серьезна. Пожалуй, можно, вместо Курган-Тюбе, попасть по течению в Амударью, — попробовал пошутить N. Но, очевидно, ему было не до шуток, и он лишь ею хотел подбодрить сам себя. [251]

— Пусть, тюра въезжает в воду за мной, а два нукера будут ехать сбоку ниже по воде. Если лошадь упадет, то они постараются поймать тюра в реке, пока его не унесло течением, успокоил нас Иль-Беги...

— Лошадь здесь часто падает потому, что не может справиться с течением, и тогда надо успеть схватить человека. который на ней ехал, пока он не ушел на дно, — уже издали докончил свое объяснение киргиз, въезжая в русло реки. Моя лошадь осторожно ступая по гальке и камням, взошла в воду. Два киргиза, без милосердия нахлестывая нагайками лошадей и обдавая брызгами, переправлялись ниже нас, параллельно со мною. Невольно взглянув на своих будущих, в случае несчастья, спасителей, я потерял всякую уверенность за благополучный исход переправы. Каждому из них было не больше 15—16 лет. Вода между тем поднималась все выше и выше, достигая уже до брюха лошади. Гортанным криком понукая своего коня, впереди смело ехал Иль-Беги, показывая направление брода и порою оглядываясь на меня, что-то кричал, размахивая рукою. Глядя на широкую бушующую водную равнину, я чувствовал, что у меня кружится голова, и по этому движения лошади стали казаться крайне неуверенными. То погружаясь совершенно в воду и заставляя принимать ванну, то карабкаясь на подводные камни, мы добрались до середины реки, откуда оба берега казалось отстояли бесконечно далеко. Рев воды сделался настолько сильным, что уже почти нельзя было расслышать слов.

— Держись, тюра, самое нехорошее место сейчас!

И несмотря на это предупреждение, я в следующий момент, наехав почти на передового киргиза, тотчас же окунулся весь с лошадью, попавшей на глубокое место и, нервно храпя, поплывшей наискось по течению. Намокнув с головы и до ног и занятый мыслью скорее выбраться на мелководье, я уже не видел никого из переправляющихся.

Резкий, за душу хватающий крик заставил меня оглянуться, и лишь одно мгновение на водной поверхности, в десятке саженей ниже, мелькнула как будто голова лошади и рука всадника. Течение немилосердно тянуло в сторону, и я уже не ехал, а плыл рядом с лошадью, уцепившись рукою за седло. Еще несколько минут страшного напряжения, и лошадь вышла на мелководье, вся дрожа от волнения и усталости. Конвульсивно сжав рукой путлище стремени, я перевел дух, чувствуя, что меня [252] бьет нервная лихорадка. N почти одновременно со мной выбрался и стоял молча, тяжело переводя дыхание. Невдалеке от нас, на отмели, виднелась коленопреклоненная фигура Иль-Беги, читавшего молитву за упокой души погибшего родственника. Около начала прибрежного тугая стояла лошадь покойного, со сбившимся на бок седлом. Подавленные происшествием, мы молча проехали весь мелководный плес и, выехав на берег, долго ехали, как-то боязливо оглядываясь на реку, далеко уже, вероятно, унесшую свою жертву, поиски тела которой были совершенно бесполезны.

ГЛАВА X.

(Курган-Тюбе — Ляхман).

Развалины крепости Кизил-Кала, очевидно, построенной для защиты переправы, остались позади. Отдохнув и приведя себя немного в порядок в кишлаке Каун-Тюбе, мы скоро увидали зелень садов, окружавших город Курган-Тюбе, в стороне и невдалеке от которого виднелись глинобитные, полуразрушенные стены старинной бухарской крепости, составлявшей когда-то пограничное укрепление для защиты владений Каратегинского независимого от Бухары Мира. Господствуя над плодородной долиной реки Вахша, крепость эта стояла на страже Вахшинской переправы. Закрывая вход в плодородную долину, заброшенная среди тугаев, она давно служила местом для ссылки провинившихся чиновных людей, назначавшихся ее комендантами. Широкая равнина, ограниченная с запада Вахшем, а с северо-востока горными цепями, в южной стороне сливалась с горизонтом, поражая глаз своею бесконечностью. Группы кишлаков виднелись на далеком пространстве, образуя куртины густой растительности, среди которой широким пятном выделялся город Курган-Тюбе, похожий также

больше на средней величины кишлак, а не торговый пункт. Небольшой базар с двумя-тремя десятками лавок наглядно указывал на сравнительно небольшую торговлю лишь для местного употребления. Ряды белых тополей и развесистых тутов придавали красивый вид всему городку. Несколько сонных фигур торговцев сидели около лавок, в который покупатели, видимо, заглядывали редко.

— Здесь хлеб приезжают покупать подрядчики из Термеза, да рогатый скот, — поспешил разъяснить наше недоумение один из местных купцов. Город наш совсем небольшой. Только [253]потому и называется город, что Бек здесь живет — на самом деле кишлак Сарай этого же бекства куда больше. Бек не раз просил разрешить ему переехать в Сарай, но только эмир не позволяет. Бедное бекство и бек здесь в малых чинах, всего ага-шдик-баши (полковник).

— Базар два раза в неделю бывает; весной приезжают купцы из Бухары, покупают каракулевые шкурки и мерлушку. Здесь, в кишлаке Джиликуле и около Курган-Тюбе много каракулевых баранов разводят.

— Ничего в Курган-Тюбе интересного нет для вашим здоровьям, — вмешался в разговор какой-то огромный нос, очевидно, армянского происхождения. Город только одно название; люди говорят, что меньше чем сто лет здесь селиться стали. Раньше жили ближе к Ляхману.

— Пожалуй, он прав, и нам лучше, не задерживаясь здесь, посмотреть этот знаменитый Ляхман, о котором я уже много слышал...

Сделав небольшой привал, мы снова оставили Курган-Тюбе далеко за собою и, остановившись на ночлег около полуразрушенного мазара, рано утром уже подъезжали к огромному городищу.

Город Ляхман, Лакман, Логман принадлежал к числу городов до христианской эры, являясь главным городом страны Хотел, расположенной по роке Вакшу. Почти одновременно с Зороастром, появился на Оксе уроженец далекой Индии Ляхман. быстро приобретший значительное число последователей и основавший город в низовьях реки Вахша. Из самых отрывочных сведений, сохранившихся в некоторых преданиях, можно предполагать, что в основании его вероучения была положена идея перевоплощения и вечное существование души в целом ряде жизней на различных планетах. Оставив по себе тусклый след, пророк Ляхман все же, в свое время, являлся крупною величиною, намять о котором сохранена Магометом в Коране, где он (в главе 31, стих 11—12) вспоминает имя этого замечательного человека. В Афганистане около Кабула сохранилось также это имя, коим названа небольшая провинция. Выбрав богатую долину реки Вахша, пророк со своими последователями образовали сильное государство, в свое время игравшее значительную роль в жизни Тросаксании и ведшее сношение с далеким Китаем и Тибетом. Остатки огромных арыков и [254] акведуков указывают на многочисленность населения этой страны, превращенной беспощадным временем в развалины. Занимая местность между реками Вахшем, Пянджем и Кизиль-Су и защищенный со всех сторон рядами крепостей, места эти были заселены во время Индоскифского государства рушанами, саками и сарматами. Развалины крепости Сарматай, лежащие недалеко от Ляхмана, особенно интересны в археологическом отношении.

Миновав заросли, окружающие берега озера Джалты-Куль, перед нами открылись обсыпавшиеся стены какого-то большого форта, стоявшего на возвышении почти на берегу Вахша.

— Это крепость Таш-Тепе, — указывал рукой нам проводник, — люди говорят, что когда еще даже Бухары не было, здесь жил народ, который и построил ее. Калу эту также называют и Кефир-Кала, потому что народ этот был кефиры — неверные. Мы сошли с лошадей, с трудом цепляясь за камни, спустились в густо заросший глубокий ров, откуда с большим трудом, сквозь осыпавшуюся брешь, поднялись внутрь крепости имевшей вид прямоугольника. Местами сквозь груды земли виднелась каменная кладка стен, сложенных из крупных камней известняка на известковом растворе. Следы фундаментов в середине давали возможность предполагать, что в ней помещалось | много строений, обрушившихся и заваленных толстым слоем земли. По-видимому, крепостные стены впоследствии были возобновляемы, на что указывала местами сложенная сверху и сохранившаяся дувальная кладка. Седою стариною веяло от всего городища, лежавшего давно в запустении. Куски камня, кирпича и щебня покрывали всю поверхность. Несколько разбитых, массивных, четырёхугольных колон валялось в различных местах, полузасыпанных землею. Широкая, гладкая плита с какою-то надписью на арабском языке, подтверждала, что следом за народностью, жившею здесь, здесь же продолжалась жизнь людей, исповедовавших магометанство.

— Почему же называется эта кала Сарматай?

— Народ такой был, сармат назывался; должно быть нехороший народ, если аллах поразил его своим гневом, не оставил от него никаких потомков на земле, — словоохотливо начал философствовать узбек.

Дальше, вон, и Ляхман видно, — указал он рукою вдаль, где за озером вырисовывалась куртина зелени. Это кишлак, а за ним и старый город. Большой город прежде был. Теперь [255] только много кирпичу от него осталось. Здешние люди после каждого дождя ходят собирать, что вода из земли вымоет. Иногда деньги находят. Куски меди, железа; в прошлом году шашку нашли, очень большая была, широкая и клинок у ней медный. Француз приезжал, сто тенег за нее дал. А деньги все медные, за пайса у нас ходят (2 коп).

Возобновленный лет двадцать тому назад магистральный арык приносил значительное количество воды из Вахша, орошая поля нескольких кишлаков туркмен, поселившихся около старых развалин, вокруг которых тянулись ряды плотин и акведуков, засыпанных землею.

— Недавно народ здесь собирался снова старый арык расчищать. Вот этот самый, — указал рукою аксакал. Тогда вода пойдёт далеко, и много кишлаков снова около нее будет. Когда стали разбрасывать землю, то под нею нашли кирпичные арыки, по которым вода прежде шла, и мостов каменных также много. Только все под землею засыпаны. Богатый, видно, прежде народ жил. И дома были каменные. Чуть землю рыть, где станешь, везде стены кирпичные под землею попадаются и колодцы тоже.

— Где же самый Ляхман начинается? — спросил я, видя все ту же картину засыпанных арыков и невысоких холмиков.

— А вот. Мы уже давно по нем едем. Если такой холм разрыть, то в нем кирпич и камень. Самая же главная крепость около реки Вахша.

Мы подъехали ближе к возвышенности, на которой расположена была древняя крепость. Высокие валы и глубокие рвы окружали огромное пространство. Дожди уже давно размыли всю глину, затянувшую фундаменты. Сверху земли от города почти ничего не было видно. Все следы прежней культурной жизни были погребены под землею, ожидая археолога для исследования и раскопок.

— Нехорошее это место, тюра, — продолжал свои пояснения аксакал, — Ляхман не любит, чтобы тревожили его покой, а поэтому лучше не быть долго здесь. — Положил он заклятие на это место, да еще на Джеликульское озеро, что виднеется там. Кто отсюда что-нибудь возьмет или же станет ловить в озере рыбу, с том сейчас же несчастье случится. Сам ли захворает, или в хозяйстве какое-нибудь неблагополучие окажется. Сам Хазрет Лягман здесь же похоронен, но не хотел он людям обнаружить места своего вечного упокоения, и поэтому никто не знает, где находится его могила. [256]

Дальше Хан-Кала стоит... Утен-Кала... Хан-Тюбе и еще целый ряд старых крепостей, до самого впадения Вахша в Пяндж, все они оберегали народ от врагов, но только все разрушилось.

Какое-то особенно неприятное, жуткое чувство приходилось испытывать, глядя на эту мертвую страну, лежавшую в развалинах уже много столетий. Несколько медных монет, различных индо-скифских царей, приобретенных нами за ничтожную сумму, пополнили именами, на них написанными, скудный запас сведений о Ляхмане, который остался далеко позади.

Постепенно равнина перешла в холмистую местность, соединявшуюся с предгорьями Вахшского хребта, а проехав кишлак Култуны начались уже горы, по которым, оставив в стороне Курган-Тюбе, мы медленно подвигались вперед, держась параллельно с течением Вахша. Поднимаясь на вершину хребта, по узкой извилистой тропинке, я в последний раз окинул взглядом широкую долину Вахша, среди которой, как громадная змея, извивалась река, выходя из горных теснин и свободно разливаясь по низменной равнин несколькими рукавами.

Будто осколки огромных зеркал, в зеленых рамках прибрежной растительности, виднелись озера.

— Сегодня я устал, как никогда, и, очевидно, только от этой мертвечины, — крикнул я N., ехавшему впереди.

Тропинка крупными зигзагами поднималась кверху и на поворотах можно было переговариваться. Привычные к горам лошади шли равномерно — осторожным шагом, поднимаясь все выше и выше.

— Теперь мы так все горами до самого почти Бальджуана пойдем весь переход в 80 верст. Но дальше будет еще хуже. Если теперь у вас усталость душевная, то дальше уже будет физическая. Да и погода, кажется, изменится, Здесь в горах часто дожди бывают. Вон, посмотрите-ка, что собирается.

Темная туча, будто выползая из-за горы, покрыла собою все небо, низко нависнув над горными хребтами. Яркий зигзаг молнии, прорезав ее ослепительным блеском световою вспышкой, осветил вершины гор. С начала с глухим гулом, а затем страшными последовательными ударами загрохотал гром, будя проснувшееся эхо. Будто пушечная канонада отозвался грохот в ущельях. Еще сильнее удар, оглушивший нас совершенно. Крупные капли дождя забарабанили по глинистой почве. [257] Страшный ветер, сорвавшийся откуда-то, закрутил беспорядочными порывами, поднимая тучи песку. Зигзаги молний прорезывали огромными искрами все небо, падая на землю, где-то так близко, что испуганные, ослепленные лошади разом садились на задние ноги.

— Однако, кажется, надо остановиться и переждать, — крикнул я, увидя, что лошадь, скользя по мокрой тропинке и на каждом шагу спотыкаясь, готова свалиться вместе со мною при первом неосторожном шаге.

— Совершенно невозможно ехать, — подтверждал один из уральцев, ехавший за мной следом. — Коли конь свалится, костей не соберешь по этим кручам. Лучше извольте слезть, да в поводу доведем вон до той площадки.

С большими усилиями скользя и падая, поднялись мы сотню шагов и стали под нависшей скалой, на небольшой площадке, где, закрывшись бурками и держа лошадей в поводу, сидели, молча наблюдая редкую по красоте картину горной грозы. Целыми массами, неся с собою груды камней, падали с высоты по токи мутной воды, образуя водопады и смывая все на своем пути, где-то далеко, внизу, сливались в большую реку, бешено мчавшуюся по дну ущелья. Крупный дождь лил, как из ведра.

— Теперь беда, если нас вода в ущелье захватить. Пропал человек, потому разом смоет, сила больно большая у этой дождевой, значить, воды. Хорошо, что мы выбраться успели, — с тревогой в голосе сказал старый уралец приказный. — Года два тому назад, около Гарма, нас в ущелье захватил силь ³, насилу спаслись сами, а лошади перетонули. Потом мы нашли на долине одну лошадь, вся избита, ровно мешок с костями.

— Шайтан на людей сердится — оттого такая погода, обернулся один из туземцев, присевших невдалеке под скалою. Надо было, когда выезжали в горы жертву ему принести - чурек положить на высоком месте. Наши всегда это делают когда приходится по горам ездить.

Гроза между тем гремела со страшною силою мешая слышать разговор. Удары молнии сыпались один за другим без промежутков. Закрывшись бурками, мы терпеливо в течении почти двух часов ожидали конца, когда постепенно небо стало проясняться, и грозовые тучи, уйдя за горы, открыли вновь солнце светившее как то особенно ярко. [258]

Осклизлая почва представляла большое затруднение для движения, и волей неволей пришлось, выбрав небольшую ровную возвышенность, устраиваться на ночлег, так как лошади скользили и ежеминутно падали на подъемах. Покрытые зарослями фисташки, горы были красивы, освещенные пурпуровыми лучами заходящего солнца. Яркая изумрудно-зеленая листва фисташек блестела на солнце. Огромная многоцветная радуга поднималась из-за гор, придавая всему голубовато-красный оттенок, переходивший уже на горизонте в серые тоны приближающейся ночи. Полная тишина царствовала в горах, и лишь где то снизу в ущелье шумел горный поток, унося массы воды на равнину по направлению к Вахшу.

Извиваясь среди глубоких отвесных скалистых берегов, влево от нас протекал Вахш, далеко, где то внизу под горами. Мы то поднимались на перевал, то спускались вниз, проезжая мимо покрытых посевами склонов гор.

— Скоро выйдем на широкую дорогу, тюра... Теперь мы ее оставили в стороне, а потом по ней поедем. Вон там на другой стороне. Выше также дорога есть, ее хорошо видно; идет она от Гиссара. За тем она через мост проходит на нашу сторону. Мост же этот очень старинный, никто даже не знает, кто его строил. Говорят, что было царство Вашгирд, и Царь его приказал построить этот мост из огромных камней. Но нам через него проезжать не придется, так как город Бальджуан лежит хотя и не на нашей стороне, но есть другой в Сары-пули. Этот называется мост Пулселенги и доход с него за проезд собирается в пользу Каратегинского бека.

— Почему же Каратегинского, ведь здесь уже Бальджуанское бекство?

— А это тюра, оттого, что когда был последний мир Каратегинский и его земли Эмир присоединил к Бухаре, то он себе выговорил самый высокий чин, доход с моста, а также весь зякет со скота, находящегося в Кургане Тюбинском бекстве. С тех пор это и оставлено для Каратегинских беков, которые собирают деньги на свой стол...

Небольшие кишлаки среди гор стали встречаться на нашей дороге. Несколько глинобитных сакел, самой примитивной постройки, сиротливо лепились около края ущелий.

— Все таджики живут, — указал N, народности иранского племени. Очевидно, это старинные завоеватели страны, [259] впоследствии завоеванные монголами. Говорят на древне-персидском языке. По своему характеру имеют много несимпатичных сторон, появившихся у них вследствие долголетнего гнета и приниженного положения.

— Отчего таджики такой не хороший народ, что им никогда верить нельзя? Ты наверное знаешь Имам Назар? обратился он к бородатому старику нукеру, сопровождавшему нас от Курган-Тюбе.

— Имам-Назара я вам рекомендую, это мой старый приятель, сколько раз со мной ездил. Родом таджик и своих хорошо знает.

Имам-Назар задумался и, бросив хитрый взгляд на нас, несколько времени молчал.

— Если, тюра, хочет знать, что испортило моих соплеменников, то я по этому поводу могу рассказать одну старинную историю:

Давно, давно в этих горах поселились мои родичи, завладев землями тех людей, которые владели ими раньше. Сильны, храбры и трудолюбивы были прадеды. Не было вершка земли, который бы остался ими не возделан. Крепкие крепости и города построили они в недоступных высях, и думали они, что жизнь их в следующих поколениях будет течь также безмятежно, в полном довольстве. Заботливо оттачивали они ежегодно свои лемехи и как будто за красивыми женщинами ухаживали за своими плугами. А мечи их без войны висели спокойно на стенах их жилищ и покрывались пылью и ржавчиной, разъедавшей дорогие клинки и обращавшей их в прах. Много лет протекло, и редко кто мог вынуть меч из ножен, так крепко заржавели их клинки. Сладкозвучные сааз и домра услаждали слух таджиков, отвыкших совершенно от звона мечей и грома войны. Боевые быстроногие кони перевелись и уступили в конюшнях свое место трудолюбивым волам, возившим плуг, когда Аллах послал им свое испытание. Как будто с неба свалились полчища диких наездников, вышедших из Китая и наводнивших страну, сжигая нивы, разоряя города и отбирая жен и девушек. Зарево пожаров осветило всю нашу страну. Не умея вынуть меч из ножен, покорно склонили свои головы таджики перед победителями и, получив право жить, ушли в недоступные горы, где в ущельях далеко от городов построили свои селения, платя большую дань. Трудное настало время. Нигде нельзя было [260] найти правды бедным таджикам. Страшно обижали их хакимы поставленные завоевателями. Еще больше стали трудиться мои родичи, но все, что они зарабатывали, уходило в кладовые хакимов (начальников). Кровожадный и корыстолюбивый был хаким здешних мест. Много сбирал он податей с таджиков, замучивая их до смерти на работах, и обеднел народ. Но все казалось ему мало; именем самого Халифа Омара, последнего и великого из слуг Аллаха, приказал он вносить новую подать положенную самим Халифом в свою пользу. Все стал отбирать жадный Хаким для Халифа. Хлеб, красивых девушек, детей.

И постепенно ничего не осталось у таджиков. Впали они в нищету, превратились в нищих байгушей. Но и тут продавал их Хаким в рабство за цену золота, для отсылки его Халифу. Тяжелые годы пережил народ, и стал он недоверчив, зол и хитер. Погибли бы все люди совершенно, если бы не просветил Аллах разум одного из наших предков по имени Фараза. Но верил он, чтобы Халиф, наместник самого пророка, был так корыстолюбив. Решил он просить его самого сжалиться над народом и отменить тяжелые подати. Ничего никому, не говоря, ушел он из своего селения, направляя свои стопы в Медину, где жил повелитель правоверных Халиф Омар сын Аль-Хаттаба.

Тяжелый путь пришлось совершить ему, ища справедливости. Знойное солнце жгло его тело, а горячие пески пустынь, по которым он проходил, немилосердно поражали его глаза, так что, он почти ослеп, когда после нескольких месяцев пути, наконец, увидел город Медину, гордость правоверных. Но не знал он где живет Халиф и, утомившись в тщетных поисках, наконец, увидел почтенного старца, месившего глину около своей бедной сакли и выделывавшего сырцовый кирпич.

«Мир тебе, отец, — сказал Фараз, останавливаясь перед стариком.

— Пусть и над тобой будет мир вместе с благословением Аллаха, чужестранец, — ответил старик, пристально всматриваясь в путника.

«Не скажешь ли мне, отец, где я найду жилище Халифа Омара, да живет он во веки?»

— Но для чего тебе нужен сам наместник Пророка? Какое важное дело привело тебя из далекой страны в Медину и заставило бросить селение, ответил старик, продолжая свою работу. [261]

И вспомнил Фараз все обиды и притеснения Хакима и упал лицом в придорожную пыль и, рыдая, рассказал про тяжелую жизнь своих сородичей, впавших в нищету благодаря корыстолюбию Халифа, собирающего с народа непомерную подать, чтобы пополнить расходы своей роскошной жизни.

— О, отец. Коротки года моей жизни перед твоими, но посмотри, мне всего 30 лет, а я по виду гораздо старше тебя, таким не только меня, но и всех моих сородичей сделал тяжелый труд и безжалостность Халифа.

— Умоляю тебя, именем Пророка научи меня, где могу увидеть я его наместника, перед которым, лежа в прахе, я буду просить за весь народ наш, умирающий от работ и голода.

— И я верю, что Халиф справедлив; он, узнав нашу жизнь и горе, на время снимет тяготу с наших плеч.

С грустью во взоре внимал старик речам Фараза, но гневно заблистали его глаза, когда он услышал, что делается именем Халифа и как страдает народ.

— Сын далёких гор — сказал он, нарушив молчание, я тот, кого ты ищешь — сам Халиф-Омар сын Аль-Хаттаба, и здесь мое жилище, которое и поправляю руками своими, и эта старая одежда, которая на мне надета, у меня одна и служит мне много лет. И нет у меня ни золота, ни драгоценностей. Ни денег, ни хлеба, ни ковров не собираю я.

— Дошел до моего сердца вопль твоего народа, обиженного и притесняемого именем моим. Но, да воссияет справедливость и да свершится возмездие. Со спокойной душою вернешься ты в страну свою.

И тут же, схватив кусок глины, бросил его в форму, а затем разровняв приказал Фаразу нагнуть спину и вытряхнул ему мокрый кирпич, на котором пальцем написал несколько слов и приложил свою именную печать.

— Иди с веселым сердцем, сын мой, и когда придешь в свои горы покажи этот кирпич Хакиму, наместнику моему.

Быстро, словно у него выросли на ногах крылья, пошел Фараз из Медины, встречаемый везде с почетом, как посланец Халифа.

С ужасом прочел Хаким надпись на кирпиче и едва собрал силы, чтобы поцеловать печать Халифа. Не было больше податей с бедных таджиков — снова вздохнули они, прославляя мудрого, справедливого наместника пророка великого Халифа Омара сына [262] Аль-Хаттаба, последнего из слуг Аллаха, которому не нужен был чужой труд и деньги.

Но тюра Халиф Омар, сын Аль-Хаттаба, да будет над ним во веки благословение Аллаха, был один, потом были Халифы и Эмиры, которые сами своих жилищ не чинили, и им всегда нужно было много денег, зерна и рабов. И снова застонали мои сородичи, изнывая от непосильного бремени работ и податей.

От этого испортился мой народ, перестав верить в справедливость людскую и боясь людей больше, чем диких зверей.

Исключительные условия, в которых долгое время находились таджики, выработали в этом народе некоторые несимпатичные черты характера: фальшивость, недоверчивость, скупость и льстивость. Совершенно невольно таджик на каждого чужого смотрит подозрительно. Поселившись в теперешней Восточной Бухаре, таджики с течением времени были оттеснены в горы, заняв недоступные выси и хребты гор своими кишлаками и полями. Окруженные воинственными племенами пришельцев и, не имея выходов на равнины, они тесно сгруппировались на сравнительно небольшой площади, став в особые отношения к своим завоевателям, благодаря принятию ими мусульманства вначале по шиитскому толку, а затем присоединению к мусульманской секте исмаилитов. Последователи сунны, враждебно относившиеся ко всем сектам, особенно были нетерпимы к почитателям Али, внесшего раскол в мусульманство. Суровость природы, огромные подати и совершенно бесправное положение скоро привели к тому, что даровитое, энергичное предприимчивое племя в короткое время потеряло все свои индивидуальные качества и было совершенно обезличено, превратившись в покорных забитых рабов, над которыми властвовали завоеватели, не допуская никакого проявления самостоятельности и почина в их жизни, в силу чего народ способный на создание сложных форм общежития до сих пор остался с самыми примитивными формами его.

Д. Н. Логофет.

(Продолжение следует).

Комментарии

1. См. «Военный Сборник» № 2.

2. Кислое молоко.

3. Силь – горные воды.

Текст воспроизведен по изданию: "Через Бухару". Путевые очерки по Средней Азии // Военный сборник, № 3. 1910