-

ЛОГОФЕТ Д. Н.

ПО КАСПИЙСКОМУ МОРЮ И ПЕРСИДСКОЙ ГРАНИЦЕ

По Каспийскому морю и Персидской границе.

(Путевые очерки по Средней Азии).

(Статья первая)

Красноводск. — Каспийское море. — Петровская коса. — Остров Челекен. — Чикишляр.

Нестерпимым блеском, рассыпая свои жгучие лучи, искрится южное солнце, отражаясь в неподвижной, как будто мертвой, поверхности Каспийского моря. По берегу его длинной грядой красновато-желтого цвета тянутся каменные массивы горных хребтов, уходящие в глубь Средней Азии. Необозримые равнины, сожженные солнцем, порою видны сквозь горные ущелья. В полукруглой, почти подковообразной формы, долине, окруженной высокими горами, лишенными совершенно растительности, раскинулся на самом берегу Каспийского моря город Красноводск. Разбросанные на пространстве [223] небольшой долины, виднеются ряды домов, среди которых выделяется своей своеобразной архитектурой вокзал средне-азиатской железной дороги. Строго выдержанный мавританский стиль громадного здания как нельзя больше гармонирует с окружающею природою и восточного покроя костюмами местных жителей. Непрерывная, кипучая деятельность заметна в части города, прилегающей к рельсам железной дороги, соединенным с пристанями пароходных обществ. Постоянное движение дежурных паровозов, передвигающих вагоны, приход и отход поездов с их неизбежною сутолокою, разгрузка и нагрузка вагонов, сотни рабочих, снующих в этой стороне, наглядно указывают на значение средне-азиатской дороги для Туркестанского края, как главной и пока единственной его жизненной артерии.

Противоположная сторона города кажется вымершею. Жгучие лучи южного солнца и каменистый грунт при полном отсутствии воды не дают возможности развести какую-либо растительность, и небольшой клочок земли, занятый городским сквером с чахлыми, как будто умирающими, растениями, составляет единственное зеленое пятно, оживляющее мрачную и пыльную картину. Длинными, большими рядами тянутся казармы местного резервного батальона, около которых густые облака пыли, поднимаемые снующими верблюдами и рабочими, подвозящими строительные материалы, кажутся еще гуще. В остальной же части города жизнь лишь видна в часы прихода пароходов, замирая затем снова до прихода или отхода следующего.

На самом берегу залива в небольшом друг от друга расстоянии виднеются пристани пароходных компаний, содержащих пароходы для рейсов между портами Каспийского моря. На рейде стоят шкуны, бриги, пароходы, занимающие все пространство водяной площади залива. В порте и в заливе заметно то же оживление, как и около железной дороги; пароходы постоянно приходят и отходят, бороздя зеркальную поверхность моря и поднимая на ней мелкую зыбь. В ожидании ветра уныло стоят парусные суда, капитаны которых с завистью посматривают на движение пароходов. На палубах шкун не видно никакого признака жизни, все кажется как будто заснувшим; их экипажи отдыхают, собираясь с силами для предстоящего плавания. Под вечер около 8-ми часов мелкая зыбь появляется на ровной поверхности залива, делаясь все больше и больше; это ветер, вырвавшийся из горного ущелья на простор Каспийского моря. Одно за [224] другим поднимают свои якоря парусные суда, и скоро весь горизонт залива покрывается ими. Будто какие-то гигантские птицы вырисовываются они на водяной поверхности и легко рассекая волны, подгоняемые попутным ветром, постепенно уменьшаясь, исчезают где-то далеко на самом краю горизонта. Ночью залив покрывается массой огней, горящих на судах. Для каждого малознакомого с жизнью порта эти картины кажутся вначале особенно своеобразными, но потом, как и все, они начинают утомлять своею однохарактерностью и надоедать...

Приехав в Красноводск по службе и прожив в нем более недели, мы скоро пригляделись к этим картинам и поэтому с особенным удовольствием приняли известие, что наконец мы двигаемся далее на Петровскую косу и остров Челекен и совершим эту поездку на трехмачтовом шлюпе «Андрианъ», принадлежавшем Закаспийской бригаде пограничной стражи.

Быстро собрав свой багаж, мы выехали из города по направлению к морю, где около пристани стоял готовый к выходу парусный трехмачтовый шлюп. Отвалив от берега и ловко поставив паруса, шлюп быстро понесся по волнам Красноводского залива. Умелое управление парусами и отчетливая их постановка, выполняемая экипажем шлюпа, состоявшим из нижних чинов стражи, заслуживали полного одобрения. Попутный ветер надувал паруса, и шлюп шел недурно. Щегольская его окраска и совершенно новое с иголочки вооружение, заставляло встречные суда невольно более внимательно всматриваться в него, а развевавшийся на конце реи флаг пограничной стражи с большим двуглавым орлом по середине, указывавший на официальное положение судна, понуждал их командиров еще издалека давать шлюпу дорогу. Расположившись на палубе около кормы, я с особым интересом начал всматриваться в открывавшуюся передо мною картину. Горный хребет, постепенно понижаясь, перешел в равнину, расстилавшуюся далеко до самого конца горизонта. Желтый фон песчаного берега производил угнетающее впечатление своим унылым однообразием; лишь порою на берегу вырисовывались группы юрт, одиноко стоявших на песчаной равнине и принадлежавших туркменским рыбачьим ватагам.

Темнота между тем мало-по-малу уже наступала, и берега начали исчезать в туманной мгле. Сосредоточенно всматриваясь вперед и держа в руке рукоятку румпеля, как будто статуя, виднелась на корме у руля темная фигура рулевого. На носу в той же [225] позе хладнокровно-спокойного внимания вырисовывалась фигура вахтенного. Ветер изменился и подул встречный, заставивший шлюп лавировать и постоянно переносить паруса. К полуночи, впереди, вначале тихо, а затем все громче и громче, послышался глухой шум прибоя. Волны моря разбивались о скалы наружной стороны Петровской косы, взбегая далеко на берег, но тотчас же отходя назад и сталкиваясь с встречными, образовывали буруны, глухой шум которых разносился по окрестностям. Темная полоса Петровской косы, наконец, показалась явственно перед нами, но, лишь пройдя почти целый час вдоль берега, шлюп остановился и бросил якорь. На берегу виднелись неясные силуэты рыбацкого поселка, а в самой бухте чернели корпуса рыбачьих шкун, стоявших на якорях.

Петровская коса врезывается в море узкою полосою семидесяти почти верст длины, при ширине от одной до двух верст. Сравнительное мелководье этой части Красноводского залива привлекает сюда громадное количество рыбы, вследствие чего на Петровской косе уже лет почти тридцать тому назад образовались рыбачьи поселки. Лов красной и чистяковой рыбы продолжается почти круглый год и прекращается лишь в течение нескольких недель зимою, а также и во время штормов, довольно часто поднимающихся на Каспийском море. Рыболовный промысел идет в этих местах в общем недурно, и количество вылавливаемой рыбы может быть оценено в несколько десятков тысяч рублей. Засол рыбы производится тут же на месте, а затем соленая рыба отправляется в Астрахань и далее вверх по Волге. Отличительная особенность здешней соленой рыбы и ее главнейший недостаток состоит в некотором горьковатом привкусе, что объясняется употреблением для засола местной челекенской соли, дурно очищаемой от различных примесей других солей, и значительного количества находящейся в ее составе глауберовой соли. Для наблюдения за рыболовством на восточном побережье, в г. Красноводске живет особый смотритель рыбных промыслов, состоящий на службе по министерству земледелия. Ловля рыбы производится здесь сетями и крючьями на особой снасти.

«Очень в последние годы лов плох стал», жаловался нам старшина рыбачьего поселка, «прежде куда больше рыбы ловилось, а только по какой-то причине меньше теперь ловим. Надо думать, ушла рыба от нашего берега в другое место». [226] Высказанное мнение, кажется, отчасти имеет основание, но причины перекочевки рыбы объяснить трудно.

Тут же с края поселка одиноко стоит кордон пограничной стражи, резко выделяясь своею архитектурою среди рыбачьих домов и юрт. Большой деревянный оштукатуренный снаружи дом вполне показывает то заботливое отношение, которое видно во всем к этим заброшенным на далекую окраину труженикам. Тяжелая их служба невольно останавливает на себе внимание каждого, кто только имел случай с нею познакомиться.

Через несколько часов шлюп наш, поставив все паруса, несся уже по проливу, направляясь к острову Челекену, неясные очертания которого выступали из мрака ночи. Ветер, незначительный с вечера, подул с страшною силою, поднимая сильную зыбь. То ныряя в пучину, то поднимаясь на высокие гребни волн, быстро шел наш шлюп, направляясь на огни красноводского плавучего маяка, обозначающего вход в Красноводский залив. Мягкий свет луны искрился в воде, которая казалась совершенно темно-свинцовой. С глухим шумом, разбиваясь о нос шлюпа, неслись волны, как будто стремясь догнать одна другую. Темною, неопределенных очертаний точкою, вырисовывался с правой стороны плавучий маяк с ярко горящими фонарями на мачтах. Порою, резко скрипя снастями, проходили мимо нас парусные суда.

— «Ишь ты, не кажут огня», — ворчливым тоном говорил каждый раз рулевой, указывая на отсутствие огней, которые должны быть на основании устава на каждом морском судне для предупреждения столкновений встречных судов друг с другом. — «Беда с этими самыми рыбаками, вашскородие. Того гляди, что на его наскочишь... Ни за что они, да и вобче купец не поставит огней... Видит иной раз, пароход идет — они ему, значит спичками давай огонь показывать, потому парохода-то очень опасаются... Тоже ихнего брата по морю много пароходы ко дну по этой самой причине пускают... Прежде еще туда-сюда, а теперь уж больно много пароходов на этой дороге ходит... И штрафуют их, а поди-ж ты, ничего из этого не выходит; все по старому. Зачем, сказывают, масло даром жечь; — оно деньги стоит. Одначе и Челекен видать», — добавил он и тут же, повернувшись в сторону вахтенного, крикнул. «На верх зови; поворот делать... Сейчас, ваше благородие, мы значит в залив к острову Челекену входить будем; тут места пойдут мелкие, ну фарватер извилистый, того гляди, на мель можно сесть. Место [227] то такое, что тут мало кто ходит, больше рыбак, наши пограничные шлюпы, да пароход московского товарищества, «Меридианом» прозывается. Только название, что пароход. В самом деле такой, что коли волна большая, живой рукой захлестнуть его может».

Рассвет уже начинался. Впереди ясно виден был весь небольшой залив, в конце которого на берегу вырисовывался кордон пограничной стражи и небольшой барак с маленькою деревянною пристанью для причала «Меридиана», совершающего сюда рейсы два-три раза в неделю. Почти следом за нами показалась небольшая шлюпка, доставляющая по договору с почтовым ведомством почту на остров Челекен. Войдя в залив и сделав несколько поворотов, наш шлюп через добрый час остановился, наконец, саженях в десяти от берегу и бросил якорь. Перед нашими глазами виднелись прибрежные песчаные холмы восточной стороны острова, закрывавшие горизонт. Ровный, желтовато-темный колорит еще резче оттенял зеленовато-синий цвет морской воды. Две-три кибитки туркмен-рыбаков стояли невдалеке от кордона. Местами выступали беловатые пятна солончаков и при всем этом никакого признака зелени. Общий вид унылый и безотрадный. Остров Челекен по своей величине самый большой на Каспийском море. И эта сожженная темно-желтая земля острова уже с давних пор привлекала к себе предприимчивого человека. С отдаленных времен туркменские племена: иомуды и огурджалинцы, поселившиеся на острове Челекене, стали добывать нефть для своей потребности, а затем и продавать избыток в Персию. До 1874 года добывание это производилось самым примитивным способом из колодцев, разбросанных на пространстве всего острова. В этом же году на острове впервые начата разведка товариществом братьев Нобель и К⁰, причем для этой цели им было арендовано у местных жителей несколько участков, и началась правильная добыча нефти буровым способом, причем также было арендовано у местных жителей и несколько десятков ручных колодцев.

Из заложенных товариществом буровых скважин в особенности интересны скважины около сопок Мешед и Аймон, которые выбрасывали периодически нефтяные фонтаны; из последних один давал совершенно чистую нефть, выбрасывая ее на высоту 6 сажен, а другой — смесь воды с нефтью. Оба фонтана снабжены особыми приспособлениями для их урегулирования. Но, [228] к сожалению, в настоящее время одна из скважин совершенно засорилась и добыча нефти из нее прекратилась. В общем добыча нефти товариществом братьев Нобель достигает приблизительно от 150 до 200 тысяч пудов ежегодно.

Вся добываемая обществом нефть поступает в особые земляные амбары, а затем по нефтепроводу перекачивается на южную часть острова, где наливается в наливные суда и отправляется в Баку. Всего этой фирмою вывезено с острова до 3-х миллионов пудов нефти. По следам Нобеля явилось еще несколько предпринимателей, и в настоящее время почти весь остров покрылся заявочными столбами. Кроме фирмы Нобель на острове основалось также и Московское нефтяно-промышленное товарищество, которое только недавно начало свою деятельность и при первых работах в течение лета добыло до 20,000 пудов нефти...

— «Однако, пора и ехать», — раздался голос генерала в то время, когда мы продолжали с высокого прибрежного холма рассматривать расстилавшийся перед нами вид. — «Кстати и лошади уже готовы. Мы должны к вечеру добраться до ночлега, проехав весь остров во всю его длину...»

Один за другим вытянулся наш караван. Лошади, тяжело ступая, в некоторых местах положительно вязли в сыпучем песке, но мы все же, несмотря на отвратительную дорогу, подвигались довольно быстро вперед. Перевалив гряду прибрежных холмов, мы спустились в долину, среди которой, прихотливо извиваясь, виднелась небольшая речка, покрытая местами довольно толстою стекловидною пеленой; казалось, что речка покрыта льдом, но это предположение разрушалось 50° жарою, благодаря которой вся поверхность острова изображала из себя какую-то раскаленную сковороду.

Остров Челекен находится у входа в Красноводский залив, в 60-ти верстах от города Красноводска, длиною около 50-ти верст и шириною до 15-ти. Своим происхождением он как предполагают, обязан тому геологическому перевороту, результатом которого появились Кавказские горы и хоросанские возвышенности, связанные между собою грядою, идущею по дну Каспийского моря от Апшеронского полуострова к Михайловскому заливу, причем остров является высшею точкою подводной гряды. Это предположение подтверждается появившимися года два тому назад подводными скалами на половине дороги между Баку и Красноводском, находящимися в открытом море. Скалы эти выдвигаются почти до поверхности воды, благодаря чему по [229] ним ходят почти все время буруны. На всем острове нет ни одного совершенно пресного источника, и вода, которую пьют жители, имеет горько-соленый вкус.

Перевалив через несколько холмов, мы наконец с радостью заметили в одной из ложбинок присутствие зелени, но, подъехав ближе, тут же разочаровались, увидев ошибочность наших предположений, так как растительность принадлежала к породе колючек, еще более жалкой, чем на материке, и являющейся на острове единственной представительницей растительного царства. Почти на середине острова виднелось какое-то жилье и через полчаса несколько деревянных домов компании московского нефтепромышленного общества, составляющих особый поселок, были перед нами. Отдохнув несколько времени у заведывающего работами геолога N, с истинно русским гостеприимством предложившего нам остановиться у него в доме, мы сразу почувствовали себя в России. То гнетущее чувство чего-то чужого, которое испытывает каждый русский в Азии, улетучилось под влиянием чисто московского радушия хозяина. Заброшенный в такую глушь, геолог N живет совершенно один в поселке, имея лишь несколько русских служащих и рабочих, главный контингент которых состоит почти исключительно из туркмен. Дела молодой компании под его руководством, как говорят, процветают. Во всех работах по добыче нефти видна опытная рука...

Почти весь остров имеет много естественных выходов нефти; в особенности же их много в западной его части, в которой находится несколько нефтяных сопок... Как на одну из достопримечательностей острова нам указали на озеро Пурсагель, что в переводе на русский язык значит вонючее озеро. Озеро это расположено на северо-восточной стороне горы Чехрака и находится на 250 футов выше уровня моря. С поверхности этого озера выделяются в большом количестве серные и углеводородные газы, а по берегам его наблюдается постоянное вспучивание рыхлой почвы с выделением довольно значительного количества чистой нефти зеленовато-бурого цвета. Озеро это, как видно, образовалось на плоской поверхности нефтяной сопки, которая, надо предполагать, действует и поныне, выбрасывая со дна озера много кира (Разновидность горного воска.). Недалеко от него находится несколько горячих серно-щелочных источников с температурою до 45° по Реомюру. [230]

Кроме нефти на острове добывается озокерит (горный воск), кир и соль. Добыча первого относительно незначительна и ведется преимущественно туркменами самым примитивным способом, разработкою его на незначительной глубине от поверхности земли; выработку его начинают обыкновенно в тех местах, где он сам обнажился на поверхность земли, или же где на него случайно наткнулись при вынимании грунта для нефтяного колодца. Специальных же разведок для отыскания его мест нахождения не производилось. Добытый озокерит обыкновенно очищается от земли плавкою его в особых котлах, а затем выливается в особые формы и в таком виде поступает в продажу по цене около 1 руб. 50 коп. за пуд, причем главным образом он идет в Баку и Хиву, где его употребляют для окрашивания материй при шитье обуви вместо смолы. Чистый Челекенский озокерит содержит в себе до 70% церезина.

Одновременно с нефтью и озокеритом на острове добывается соль, залежи которой находятся на северо-восточном конце острова. Разработка каменной соли производится здесь снятием верхнего песчаного слоя до одного аршина толщины, а затем уже выломкою ее особыми ломами и кетменями. Общий запас соли на острове считают до 30 миллионов пудов. Добываемая соль имеет много примесей. Добытая соль вывозится в Персию и на наше кавказское побережье, причем она обложена особою пошлиною, носящею название «попудного сбора». Незначительная же часть соли остается для местного употребления.

Все туземное население острова живет в трех аулах, в которых русских, считая в том числе и солдат пограничной стражи, размещенных в двух казармах на северном и южном концах острова, не больше 50 человек; общая численность всего населения острова достигает до 1,000 человек.

Поблагодарив радушного хозяина и воспользовавшись любезно предложенною тройкой, мы в покойном тарантасе с небольшим в час добрались до Южного Челекена. Довольно глубокая бухта приютила здесь с десяток парусных судов, а на взморье, в версте от берега, резко выделялся белый корпус военного крейсера «Часовой», принадлежащего к крейсерской флотилии отдельного корпуса пограничной стражи.

Вид острова с южной стороны так же дик и пустынен, как и с северной, и лишь торговый флаг, развевающейся над деревянным домиком таможенной заставы, указывал и подтверждал [231] торгово-промышленное значение острова. Без этого напоминания остров казался бы совершенно мертвым. Нельзя позавидовать таможенному чиновнику, живущему без выезда при своей заставе. Оторванный от людей, имея дело почти исключительно с туркменами, он с каким-то особенным любопытством осматривал приезжих...

II.

Крейсер «Часовой», вызванный начальником пограничного округа для осмотра его и переезда в Чикишляр, уже давно ожидал генерала. Небольшая шлюпка, окрашенная также в белый цвет, стояла у самого берега. Четверо матросов с боцманом молодцевато ответили на приветствие генерала, когда мы подошли к берегу... «Весла на воду», — уверенно скомандовал боцман, и через минуту шлюпка, описав небольшой полукруг, быстро понеслась к крейсеру.

С особенным удовольствием смотрели мы на мастерское управление шлюпкою, с поразительною легкостью скользившей по воде. Невольно заинтересовавшись конструкцией ее, я задал вопрос боцману об ее особенностях, которые сразу бросались в глаза.

«Шлюпка стальная, ваше высокоблагородие», — отрапортовал он сейчас же, «и в добавок в 4 воздушных ящика. Делали ее на заводе Мартала в Швеции; сказывают, почитай тысячу целковых заплочена». — «Значит и потонуть она не может»? — «Так точно, не может, ваше высокоблагородие; опрокинется, а все же сверх воды плавать будет». Мы подходили в это время уже к крейсеру. Белая окраска и белая труба делали его издали заметным, придавая вид какой-то особенной чистоты, а большой рельефный золоченый орел на корме, держащий в лапах и клювах карты четырех русских морей, указывал его принадлежность к военному флоту. Подойдя к правому борту и взойдя на палубу по парадному трапу, генерал принял рапорт от командира крейсера и поздоровался с выстроенной на палубе командою. Все судно поражало своею изумительною чистотою, сияя на солнце ярко вычищенными медными частями. На корме и на носу внушительно стояли дальнобойные орудия. Познакомившись с гг. офицерами крейсера и разместившись по каютам, мы сейчас же с особенным интересом начали осматривать крейсер во всех его [232] деталях. Командир крейсера, бывший офицер флотских штурманов, подполковник Т. предупредительно давал объяснения. Отчетливо, без всякой суеты, был поднят якорь, и скоро, плавно поднимаясь и опускаясь на набегающих волнах и бороздя волны своим винтом, «Часовой» направился в открытое море, держа курс по направлению к Чикишляру.

Крейсер «Часовой» был в 1897 году переведен с Балтийского моря и доставлен по волжской системе до Астрахани для крейсирования в Каспийском море и воспрепятствования таким образом контрабандным товарам проникать из Персии в Россию морем. Место стоянки его — Бакинский порт, а крейсирует он от Баку до Астрабада и Красноводска.

Вскоре с левой стороны у нас показался Огурчинский остров, пройдя который, крейсер попал под береговой ветер, дувший с материка. Волнение делалось все сильнее и сильнее. Громадные волны, покрытые серою пеною, поднимались одна выше другой и с шумом набегали на крейсер, ударяясь в его стальной корпус. Глухо скрипя снастями и выбрасывая из своих труб клубы дыма, с шумом работала машина, как будто жалуясь на трудность работы, выпавшей на ее долю.

Между тем наступила уже ночь. Посмотрев с большим интересом на церемонию спуска флага, мы устроились спать тут же на палубе. Ночь была душная, и поэтому, зная, что все равно скоро заснуть не удастся, я присел на борт у кормы, любуясь лунным светом, который серебрил волны.

«Не хочется спать»? спросил меня командир крейсера, усаживаясь на свертке каната против меня. — «Не спится, что-то, полковник. Душно»... — «Да это правда, жаркое время стоит теперь; не то, что на Балтийском море. Хотя я три года оттуда, а все еще никак привыкнуть не могу к здешним жарам. Да и море, тоже скажу вам, такое, что просто беда. Сюда шел, так попал в такой шторм, думал не дойду благополучно. Пришлось вместо Челекена на Огурчинский курс держать и за ним отстояться. Думал, опоздаю». — «Трудная ваша служба, полковник». — «Да, как вам сказать», — в раздумье остановился он; «не то, что трудная, а так все беспокоишься, как бы чего не случилось, потому море здесь куда хуже Индийского океана. Такие штормы бывают, что я, уж на что 30 лет во флоте прослужил, а эдаких видать приходилось не много. В остальном же ничего. Когда в хорошую погоду идешь, так весело; осмотришь встречные [233] туркменские шлюпки, покрейсируешь вдоль берега с неделю, а там и к себе в Бакинский порт на недельку; постоишь, отдохнешь и снова в крейсерство... Ну, а в шторм здесь не дай Бог».

— «Скоро мы, полковник, в Чикишляр придем»? — обратился к нему с вопросом сидевший все время молча наш спутник доктор. Капитан окинул взором горизонт и, что-то соображая, на минуту задумался. — «Как вам сказать, теперь мы идем на траверсе Огурчинского; если погода стихнет, так к вечеру завтра будем, а если нет, так далее трудно сказать. Чикишляр тем плох, что там буруны такие, что мое почтение. Бывает, из за них раза три, а то и больше, мимо Чикишляра пройдешь, а пристать нельзя. Разбиться на бурунах легко. Будем подходить, так услышим тамошние буруны верст за тридцать, если не больше. Огурчинский вон совсем близко. Мы обходим его с правой стороны; с левой стороны, по проливу, что идет между азиатским берегом и островом, редко кто решается идти, потому что здесь, что ни шаг, то сюрприз. По карте, положим, 15 сажен глубины, глядишь, а на самом деле 15 футов. Это на рейсовом пути случается, а в проливе и того хуже. Дно часто меняется. Где была недавно глубина, там мель, и наоборот. Да и промеры давно делались»...

«Ну, и мошки же много; так искусала, что, должно быть, лицо все вздулось», — ворчал себе под нос доктор, сердито отмахиваясь каждую минуту от налетевших комаров. «Это с Огурчинского», ответил помощник командира подходя к нам. «На «острове этом зелени много, оттого и мошка. На нас ее ветром наносит. Пройдем остров, так снова ни одной на крейсере не увидите».

Несмотря на эту массу мошкары, мы все же улеглись на палубе и, закрывшись простынями, скоро заснули сном праведников. Солнце уже стояло высоко над горизонтом, когда мы проснулись. Вдали, с левой стороны, тянулся азиатский берег, на котором лишь кое-где вырисовывавшиеся холмы разнообразили унылую картину. Волнение утихло, но море, встревоженное вчерашним ветром, несло свои волны к берегу. На горизонте виднелись паруса бегущих туркменских шлюпок и шкун, возвращающихся с грузом из Персии.

«Скучновато, господа, вам; хочу сейчас вас хоть немного позабавить новым зрелищем», — обратился к нам командир крейсера, пристально всматривавшийся в идущую нам навстречу [234] шлюпку. «Что такое будет, полковник»? лениво спросил доктор, закуривая сигару и сосредоточенно смотря вперед. «А вот сейчас увидите... Хочу осмотреть шлюпку, не везут ли туркмены чего контрабандного. Флаг поднять»! — отдал он приказание вахтенному. «Стоп машина»! Крейсер, пройдя с четверть версты, медленно остановился. На мачте между тем поднят был таможенный флаг, который, повидимому, не привлек собою внимания туркменской шлюпки. «Сирена», снова крикнул командир в машинное отделение, и крейсер, как будто живой, вздохнул и испустил протяжный, довольно мелодичный, крик. «Не останавливаются, делают вид, что не видят», волновался помощник, сердито крякнул и также, видимо, усматривая умышленное нежелание шлюпки заметить подаваемые сигналы, громко скомандовал: «Прислуга к орудию... Гранату под нос»... Несколько матросов торопливо бросились к кормовому орудию, и через минуту громкий звук выстрела пронесся над морем... «Как раз под нос угодила», — весело сказал помощник, заметив целый водяной столб, поднявшийся перед туркменскою шлюпкой... «Теперь, как не спустят паруса, так вторую гранату, в мачту», — отдал новое приказание подполковник... Но шлюпка увидела, что шутки плохи, и минуту спустя несколько человек торопливо стали убирать на ней паруса... На крейсере в это время уже спускали на воду четырехвесельный катер. Помощник и 6 человек матросов с винтовками быстро вскочили на него, и через несколько минут, широко взмахивая веслами, катер уже шел направляясь к шлюпке, осмотр которой занял добрых полчаса. «На шлюпке ничего не оказалось, кроме ячменя, г-н капитан», — рапортовал через несколько времени возвратившийся офицер. «Жаль, что нет, ну, а все-таки это для них острастка. Завтра же по всему побережью будет известно, что осматривают суда, идущие из Персии, а это на них производит сильное впечатление».

Часам к 12 дня на краю горизонта показался Чикишляр, а немного спустя мы уже ясно слышали рев бурунов, бушевавших около берега. «Трудно будет близко подойти», — как бы в раздумье сказал капитан. «А, впрочем, увидят крейсер, так выйдет в море, наверно, шлюпка, и тогда придется вам пересесть на нее... Тихий ход», — скомандовал он, повертываясь к слуховой трубке, проведенной в машинное отделение. Крейсер убавил ход, и до нас начали доноситься возгласы о результатах промеров, делаемых на носу. 15 фут... 14 фут... 16 фут... Около [235] 4-х часов уже совершенно явственно были видны дома Чикишляра; одновременно с тем мы заметили большую парусную шлюпку, вышедшую с пристани нам навстречу. Крейсер, медленно подвигавшийся тихим ходом, наконец, остановился, и через час к нашему борту подошла парусная шлюпка, на которой мы должны были добраться до пристани. Переход на нее пришлось сделать по штормовому трапу, что, при довольно большом размахе, для людей, непривычных к морю, представляло собою большое неудобство. Ныряя по волнам и постоянно крейсируя против ветра, шлюпка наша, наконец, подошла к линии бурунов, рев которых был так слышен, что разносился далеко по окрестностям. Белая пена носилась клочьями по морю, которое, казалось, стонало не переставая. Картина, открывавшаяся перед нашими глазами, была своеобразно красива. Волны одна за другой неслись к берегу, набегая на прибрежные мели, но как будто испугавшись чего-то, разом отходили назад, где, сталкиваясь со встречными волнами, образовывали ужасную толчею. Выждав удобную минуту затишья, перескочила наша шлюпка буруны и очутилась на сравнительно спокойных водах, но до берега было еще далеко. Пересев на маленькую лодку и пройдя на ней с версту, мы к нашему изумлению увидели подъезжающие к нам от берега арбы с запряжкой в одну лошадь, на которые, как оказалось, мы должны были пересесть, чтобы проехав еще версты две по мелководью, добраться на них до пристани. Разбросанное на песчаном берегу укрепление Чикишляр производило грустное впечатление. Десятка три небольших домиков, с чахлою зеленью вокруг них, составляли весь русский городок, заброшенный на этот неприветливый берег Каспийского моря. Несколько парусных судов пугливо жались в крохотной бухточке, южнее укрепления. На берегу, уходя далеко в море, виднелись громадные помосты полуразрушенной пристани, построенной для удобства подхода к нему судов во время первой экспедиции генерал-адъютанта Лазарева в 1879 году. Избранное для высадки войск место и в то время мало отвечало своему назначению, но причиною его выбора служило наше полное незнакомство с страною туркменов. Выработанным заранее планом предполагалось сделать Чикишляр опорным пунктом и складом запасов для экспедиционного отряда, который должен был двигаться вверх по течению реки Атрека, впадающего в море недалеко от Чикишляра. При этом запасы для него предполагалось доставлять по реке, [236] вследствие чего даже был заказан пароход. Казалось бы, что план экспедиции даст возможность ее выполнить с успехом, не нуждаясь в воде для питья при движении через солончаковые пустыри, но в действительности оказалось, что все предположения так и остались одними предположениями. Атрек, который считался составителем плана многоводною рекою, по которой возможно судоходство, на самом деле оказался небольшою речкою, пересыхающей местами во время жаров и вдобавок с солоноватою водою.

В воздухе слышался невыносимый запах сернистого водорода и йода, но привыкшие к этому запаху местные жители его совершенно не замечают. Мы же едва в состоянии были дышать, направляясь по помостам к берегу.

«Трава морская гниет», — удовлетворил мое любопытство капитан N, встретивший нас на пристани, «хотя дурно пахнет, но перегной этой травы, превратившийся в ил, имеет замечательно целебные свойства. Здешняя грязь даже у туркмен в большой чести. Они ею лечатся от всех решительно болезней. И помогает. Испарения же плохо действуют на все серебряные вещи; все чернеет и принимает совершенно невозможный вид. Наших офицерских вещей просто не напасешься... Вот, взгляните, только что недавно прислали, а на что похоже», — указал он на свою золотую перевязь, имевшую вид совершенно старой и заношенной. Действительно, формы всех служащих, украшенные шитьем и галунами, имели до нельзя грязный вид. «Через два дня и вы также будете выглядывать», — утешал он нас. «Наш воздух не любит ничего яркого, блестящего, заботливо покрывая все одноцветным, темным налетом».

Весь городок, до настоящего времени носящий громкое название укрепления, состоит из десятков трех домов, преимущественно деревянных, построенных как будто на скорую руку. Военное собрание, казарма резервной роты, провиантский магазин составляют собою центр города. Домики разбросаны по двум улицам, подходя почти к самому берегу моря. Все интеллигентное общество укрепления состоит из пристава, двух офицеров роты, командира пограничного отряда и почтового, интендантского и таможенного чиновников, живущих довольно дружно между собою. Два три агента торговых фирм, ведущих торговлю с Персией, дополняют этот небольшой кружок. Прибытие почтового парохода ожидается каждым, как манна небесная. Запас [237] привезенных газет дает возможность провести оживленно несколько часов, делясь впечатлениями о прочитанных в газетах новостях. Затем, все снова успокаиваются и снова ждут следующего парохода, который кроме газет и писем привозит также запасы провизии.

«Живем мало — сообщил нам один из постоянных жителей укрепления, «все время больше проводим в ожидании, когда-то придет пароход, да зайдет ли к нам, только об этом и думаешь... Все от погоды зависит; бывает, что и по неделям, благодаря бурунам, пароход не может подойти к нашему берегу». — «Сегодня отдых, господа, а завтра с утра в путы, — решает генерал, направляясь к гостеприимно пригласившему нас капитану N.

Среди ночи погода разгулялась. Сквозь окна доносился до нашего слуха отдаленный шум прибоя, а под утро стон бурунов прерывает наш сон и заставляет внимательно прислушиваться к мало знакомому нам говору моря. Рев бурунов настолько силен, что нет никакой возможности расслышать нашего спутника, что-то нам оживленно рассказывающего. Ветер несет облака песку. Все на берегу как будто смешивается в каком-то хаосе. «Ну, сегодня никуда не едем», — решает генерал, входя обратно в комнату. «В Гасан-Кули завтра».

Пользуясь временем, мы спешим расспросить гостеприимного хозяина о всем, касающемся Чикишляра и восточного морского побережья.

Главное занятие жителей Чикишляра и аула Гасан-Кули, лежащего от него южнее в 15-ти верстах, у устьев реки Атрека, рыболовство, имеющее здесь крупное промышленное значение. Почти вся выловленная рыба отправляется преимущественно в Астрахань, и ее скупают особые скупщики, ведущие дело почти со всеми главными рыбопромышленниками. Непосредственное же сношение с рыботорговцами имеет лишь фирма Лианозова, арендующая у Персии всю побережную морскую полосу. О рыбном богатстве по восточному побережью Каспийского моря известно вообще немного; хотя и были сделаны попытки в этом направлении, но сведений получено мало. В настоящее время самым значительным материалом по этому вопросу располагает Астраханское управление рыбными и тюленьими промыслами, которому подчинены все тюленьи и рыбные промыслы Каспийского моря. С 1896 года были начаты работы по исследованию этих мест в [238] рыболовном отношении, для чего командирован был смотритель морских промыслов штурман Максимович с поручением исследовать южную часть моря от залива Киндерли до острова Ашур-Аде. Задача, возложенная на эту экспедицию, заключалась главным образом в ознакомлении ловцов с новым для них правительственным органом по рыбной промышленности, в побуждении к получению установленных билетов на право ловли и в собирании статистических сведений о промыслах и рыболовстве. С этого времени стал существовать фактический надзор за рыболовством, а затем в следующем году был образован Красноводский рыболовный участок.

Для ловли рыбы на море местными рыбопромышленниками употребляются преимущественно небольшие одномачтовые палубные шлюпки, при которых имеются особые подъездные лодки, называемые «куласами». Кулас — это лодка, выдолбленная из одного дерева, напоминающая собою пирогу. По всему побережью работают на рыбных промыслах более 1,000 человек и в море выходит около 300 шлюпок. Ловится преимущественно красная рыба, из которой особенно много белуги, осетра и севрюги. Из других сортов рыбы первое место занимает сельдь, затем следуют судак, лещ и сазан. Добыча икры производится почти на всех ватагах. Орудиями ловли красной рыбы служит преимущественно ставная снасть, состоящая из особых крючков, на которые насаживается вместо приманки сельдь, хотя в некоторых местах встречается также и самоловная крючковая снасть, в которую попадается много осетров и севрюги. Лов сельди для наживки производится на особые удочки, прикрепленные к общей хребтине. Удочки эти по устройству своему носят совершенно первобытный характер и выделываются из хвостовых плавников белуги. Таким образом, в виду необходимости иметь наживку из сельди для ловли белуги, самый улов белуги всецело зависит от количества пойманной сельди. В общем же количество пойманной белуги достигает ежегодно до 25,000 штук, причем нередко встречаются экземпляры до 50 и более пудов весом. К числу условий, невыгодно влияющих на развитие рыболовства, принадлежит в значительной степени полное отсутствие льда в здешних местах, пустынность побережья и изолированность его от всех наших рыболовных мест. Но есть данные надеяться, что в недалеком будущем, с постановкою этого промысла на более правильные начала, рыбное [239] хозяйство имеет здесь все шансы на дальнейшее развитие. Главные пункты его теперь, кроме Петровской косы, островов Огурчинского и Челекена, это Гасан-Кули, у устьев р. Атрека и около фактории Гязь, при впадении в море р. Гюргена.

III.

Гасан-Кули. — Ашур-Аде. — Гязьская фактория.

На другой день, задолго еще до восхода солнца, мы были уже на ногах. У крыльца ожидала нас хорошо подобранная тройка, запряженная в небольшую тележку. Врезаясь колесами в некоторых местах по ступицы, двинулись мы вдоль берега, по направлению аула Гасан-Кули. Ветер стих, но расходившееся море еще не успокоилось и свинцовые тяжелые волны с глухими всплесками взбегали на берег. Кое-где на горизонте белели паруса вышедших в море шлюпок. Стаи чаек и буревестников, как будто утомленные, сидели спокойно на берегу, поднимаясь в воздух при нашем приближении. Почти непосредственно примыкая к Чикишляру, широко раскинулись по всему побережью туркменские кибитки, поставленные на самом незначительном расстоянии от моря. Любопытными взглядами провожали нас толпящиеся около них туркмены, отвешивая почтительный селим при виде русского экипажа, сопровождаемого конвоем из нескольких конных солдат и джигитов. Несмотря на внешний непривлекательный вид кибиток, внутри на всем лежит отпечаток зажиточности и довольства. В расстоянии нескольких верст от Гасан-Кули показалось какое-то древнее кладбище. Сплошные ряды каменных памятников, имеющих подобие наших крестов, но с закругленными концами, выделялись длинною полосою на желтом фоне песчаной равнины. Высеченные из плитнякового известняка и песчаника, некоторые из них сильно уже выветрились. Полуистертые надписи на мусульманских языках свидетельствовали о их древнем происхождении.

«Остатки влияния несторианских христиан на племена тюркского происхождения», — кивнул головой капитан N, указывая на памятники... «Чем дальше внутрь края, тем больше их будете встречать, а от поста Баят-Ходжа начинаются и идут по направлению к Красноводску города. Жили когда-то здесь везде [240] христиане несторианского толка, то самое царство попа Ивана, о котором говорится в наших древних летописях. Мусульмане заимствовали у них форму памятников, только впоследствии концам креста стали придавать форму рук с пальцами, у более же старых концы обсечены или закруглены... Много здесь разбросано седой старины, ожидающей археолога, но только, видимо,, долго ждать придется. Такие места начинаются, что нет возможности порою и добраться. В особенности интересны развалины Даш-Верды в сторону от Чата: будете проезжать, обратите внимание... А вот уже и Гасан-Кули...»

Впереди, тесною группою вырисовывались туркменские кибитки, среди которых на небольшой площадке выделялся белый дом русской постройки — кордон пограничной стражи. Тут же на, краю аула выделились три-четыре кибитки, стоящие отдельно.... «Прокаженные здесь живут», — кивнул головою капитан, указывая на них...

Проказа — какое страшное слово для европейского слуха... С невольным чувством какой-то робости взглянули мы на эти кибитки, около которых стояла небольшая группа людей, с любопытством нас рассматривавших...

«Болезнь страшная», удовлетворил наше любопытство доктор, «но по здешним местам к ней привыкли и она не возбуждает ни в ком страха. Сила привычки великое дело, а здесь она существует веками. Вспомните лишь священную историю, страдания Иова, ряд исцелений прокаженных Христом. Болезнь эта стара как мир, а очагом ее во все времена был восток. В иных местах правительство в свое время изолировало их, а в иных на них не обращалось никакого внимания. Народонаселение слишком освоилось с этою болезнью, находя ее даже незаразительною, поэтому чуть не во всех аулах прокаженные живут бок о бок с здоровыми. Теперь у нас этот вопрос на очереди. Подготовительные работы в этом направлении ведутся. Для исследования положения прокаженных был командирован один из врачей. Как говорят для помещения всех прокаженных выбраны острова Челекен или Огурчинский. Но дело требует слишком больших затрат, а поэтому трудно поставить его в скором времени в нормальное положение. Кстати сказать, и у врачей на эту болезнь определенного взгляда еще не установилось... Одни доказывают заразительность ее и считают необходимым предпринимать полную изоляцию заболевших, а [241] другие говорят совершенно противное. Были даже случаи, когда врачи делали себе прививки крови, взятой у прокаженных, а в результате оставались после прививок совершенно здоровыми. Хотя я не специалист по этой части, но таковые говорят что, будто бы, по этому еще нельзя судить, заразительна болезнь или нет. Результаты прививки могут оказаться через 10–20–30 лет, а то и во втором или в третьем поколении... Я сам видел случай, когда у людей здоровых рождались дети, одержимые проказою... Хотя видел и обратные явления. У прокаженных рождались совершенно здоровые дети... Вот и разберите, кто прав... Болезнь во всяком случае страшная. Как не говорите, медленная смерть, да и страдания порядочные, а при всем том сознание, что никто и ничем вам помочь не может. Годами длится обыкновенно эта болезнь. Иные живут даже очень долго. Ну, а туземцы относятся к ней как-то особенно безразлично — не обращают внимания. Укажут место для них в ауле, сгруппируют лишь их вместе и продолжают жит бок о бок, встречаясь с ними ежедневно...»

Длинным рядом вытянулись по всему берегу Гасан-Кулинского залива темные одномачтовые шлюпки, принадлежащие рыбопромышленникам гасан-кулинских ватаг. Мелководье залива мешает причаливать к самому берегу. Ватаги, работающая здесь, ловят много осетров и белуг; засол рыбы и заготовление балыков оставляют желать много лучшего. Хотя гасан-кулинская икра и славится по всему восточному побережью, но на самом деле она не принадлежит к высшим сортам, чему главною причиною служит здешняя соль, придающая икре немного горьковатый вкус. Мелководье залива представляет собою одно из излюбленных мест для рыбы, идущей в устье р. Атрека, впадающего в залив, метать икру. Аул этот известен был давно, как разбойничий притон, откуда туркмены выходили на своих шлюпках грабить персидские берега. Смелость и предприимчивость этих морских пиратов была изумительна. В настоящее время набеги эти прекратились, но за то взамен их возник контрабандный промысел. Благодаря близости фактории Гязь, находящейся в Персии, на так называемом Гязьском берегу, у впадения р. Гюргена в море, доставка в русские пределы контрабандного товара, при незначительности надзора за восточным побережьем и пустынности его, крайне легка, в особенности, если вспомнить, что от Чикишляра до Краснородска по [242] берегу на пространстве более 300 верст нет ни одного пограничного поста. Весь контрабандный товар доставляется преимущественно к аулу Серебряный бугор и в Хивинский залив, откуда уже на верблюдах перевозится в хивинские владения. Главными предметами контрабанды являются в настоящее время чай и отчасти различные персидские, а главное английские ткани. Громадные заросли камыша около устьев Атрека способствуют также контрабандному промыслу...

«Самое лучшее, чтобы вполне ознакомиться с положением торговли в этом крае, съездите на гязьский берег», — советовал пристав, капитан N... «Много увидите нового... Это такой чудный уголок, прямо зависть берет, что это не наши владения... Астрабадский залив осмотрите, да и с нашей Ашур-Адинской военно-морской станцией познакомитесь... Кстати шлюпка хорошая есть, да и ветер попутный», — уговаривал нас змей-искуситель в образе милейшего капитана. «Времени много не потребуется для этой поездки...» Предложение было слишком заманчиво, чтобы от него отказаться, и часа три спустя мы уже быстро неслись на туркменской шлюпке по направлению к Астрабадскому заливу, пользуясь поднявшимся попутным ветром.

Берег узкою полосою то появлялся, то снова скрывался от наших взоров, теряя постепенно, по мере приближения к Ашур-Адинскому заливу, свой желтоватый оттенок... Кое-где показывались на нем темные пятна зелени, разнообразя своей окраскою однообразный колорит песчаной равнины. Порою над нашею шлюпкой, рассекая крыльями воздух, проносились стада диких гусей и уток, с резкими криками быстро направляясь к прибрежным отмелям, покрытым водяною растительностью, в виде куги и камыша. Наблюдая открывающиеся перед нами картины, мы совершенно не замечали времени, тем более, что ровный попутный ветер быстро нес нашу шлюпку, которая, плавно ныряя на волнах, шла с громадною быстротою, как будто спеша добраться до цели нашей поездки.

Остров Ашур-Аде, лежащий при входе в Астрабадский залив, давно уже сделался русскою факторией в персидских владениях. По чарджуйскому договору устроена была на этом острове военно-морская станция для защиты интересов русских подданных. Одновременно станция эта является военною силою служащей нашему посланнику при персидском дворе. Подчинена она в военно-морском отношении морскому министерству, а в [243] административном посланнику, от которого и получает все распоряжения. В настоящее время на начальника этой станции также возложено разбирательство всех недоразумений, возникающих между русскими рыбаками и рыбопромышленником Лианозовым, арендующим персидские воды Каспийского моря. Кроме устроенных складов и нескольких домов, в которых живут некоторые из служащих, на острове есть рыбацкие ватаги. Невдалеке же на рейде здесь всегда стоит несколько крейсеров нашего военного флота, принадлежащие к Каспийскому флотскому экипажу, находящемуся в гор. Баку.

Быстро проходит мимо острова наш шлюп, обмениваясь салютом с стоящим на якорях военным крейсером и через некоторое время прямо перед нами притягивается гязьский берег с расположенною на ней факториею Гязь. Весь берег пристани в Гязи покрыт различными товарами, указывающими, что фирмы, находящиеся здесь, ведут значительную торговлю с Персией, отправляя товары из Гязи в гор. Астрабад и далее. Довольно значительная фактория производит впечатление небольшого города, до крайности грязного. Разбросанный на значительном пространстве городок этот бойко торгует с Персией, получая из России мануфактурный товар, стеклянный и фарфоровые изделия, а из Персии фрукты в свежем и сухом виде, хлопок, кошмы, чай и сахар, причем два последних рода товаров проникают в русские пределы преимущественно контрабандным образом. Кроме того, в Гязь много привозится через Батум и Баку из-за границы шампанского, вин, сигары и табак, которые предназначаются для Тегерана и вывозятся туда через Мешед. Весь гязьский берег покрыт богатой растительностью, в особенности значительною около устьев р. Кара-Су и Гюргена. Громадные леса различных древесных пород производили в особенности приятное впечатление. Глаза наши, совершенно отвыкшие видеть зелень, отдыхали при виде темно-изумрудной свежей зелени лесного покрова. Картины настоящей лесной глуши открывались перед нами... Могучие вековые дубы чередовались с колоссальными карагачами, чинарами, орешником и другими деревьями. Заросли камышей казались бесконечными, сплошной стеной закрывая берега. Испуганный нами стада диких гусей, уток и другой водяной птицы поднимались из камышей в огромном количестве. Обойдя на шлюпке большую часть залива и заглянув в устья рр. Кара-Су, Баху и Гюргена, шлюпка шла, направляясь обратно [244] в Гасан-Кули. Все берега залива были покрыты дивной растительностью. Заросли гранатника, шиповника и камышей тянулись непрерывно. Масса следов по всем направлениям указывала на громадное количество диких зверей различных пород, приютившихся в этих лесных зарослях.

«Что, моя правда? спросил меня доктор, прерывая мои наблюдения. «Дивный край, что и говорить. Жаль, мы не имели возможности заглянуть в эти дебри поглубже. Кабы было время, куда как интересно до Астрабада добраться, а этого сделать и не удалось... Плохо, что мы и на станцию не заглянули... У них там живется скучновато, потому что однообразие одолевает, но, все-таки, жить можно; человек 20 офицеров, доктора, свой клуб есть... Ну, а все же чувствуется, что люди заброшены в эту трущобу и оторваны от всего родного...»

Впереди показался Гасан-Кулинский залив, покрытый мелкими рыбачьими судами. Белые громадные паруса придавали им вид стай громадных птиц, плывущих по заливу. На берегу у пристани слышались перебранка и крики... Отчаливали и выходили в море запоздавшие шлюпки рыбопромышленников...

Д. Н. Логофет

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: По Каспийскому морю и Персидской границе. (Путевые очерки по Средней Азии) // Военный сборник, № 7. 1903